«Дети войны», — официальный статус, присвоенный тысячам жителей России и постсоветского пространства. Сегодня уже глубоко пожилые — большинству за 80, — 70 с лишним лет назад эти мальчишки и девчонки, средний возраст которых был 10–13 лет, взвалили на свои плечи тяжелую трудовую ношу по обеспечению фронта вооружением, амуницией, продовольствием. Они не выбирали войну, она выбрала их, поставив перед жестким фактом: работать, пока есть силы, ради победы над врагом.
Наш собеседник, Виктор СМИРНОВ, ветеран ВОВ, труженик тыла, который родился и до 1947 года проработал в колхозе «Большевик» Заринского (тогда Сорокинского) района в небольшом поселке Первомайск на 50 дворов, помнит военное время довольно хорошо и признает: все, что происходило с ним тогда, оставило неизгладимый след в его жизни, сформировав характер и неистребимую, жадную жажду жить. Вот что рассказал нам Виктор Никитович накануне празднования 70 летия Великой Победы.
БЫТЬ КАК ОТЕЦ
— Отца я помню довольно хорошо, лет с четырех. Он любил своих детей, вообще любил ребятишек, и они к нему льнули, а меня так и вовсе не отпускал от себя. Я с ним с четырех лет на подводе ездил, на паре лошадей. Учился с ними управляться. Уже в семь лет умел запрягать, распрягать, ухаживать. Любил лошадей.
В августе 1941-го отца забрали на фронт. Посадили их с мужиками на подводы и повезли. Сначала их отправили в Славгород, где формировалась алтайская 380 я дивизия. В ноябре повезли в Карелию, там уже готовили к военным действиям. А в феврале отправили под Москву, на Калининский фронт, к 22-й армии присоединили. Может, слышали, была такая Ржевско-Вяземская операция, страшные бои там шли.
Отец служил в полку № 1262, рота ПО, противовоздушной обороны. Помню, писал, что руку обморозил, мать плакала. Побыл при части, немного подлечили его и опять в бой. И так 16 апреля погиб в боях под Ржевом. Почти сразу после этого их дивизию переформировали. И я вот думаю сейчас, ну не мог он дожить до этого. Если бы дожил, то остался бы жив, наверное…
Мать вызвали в сельсовет, в мае это было. А тогда ведь как: идет почтальон, и сердце замирает — то ли письмо от родного человека он несет, то ли похоронку. Все это помнят, кто пережил. В общем, вызвали мать, мы сидим дома, думаем, ну, может, дело какое важное. А она обратно едет на подводе и плачет. Тут мы все поняли. Сутки мы ее отхаживали. Бабушка Елена Никитична рядом с ней была. Я, помню, как услышал, что отец погиб, лег на койку и заревел, ревел сколько, не знаю даже…
Ну что делать, поплакали-поплакали, жить дальше надо… Мать нас потом собрала, посадила за стол и говорит: «Ну вот, ребятишки, отца у нас теперь нет, он погиб. Враги его убили. Но жить надо, так жить, чтобы память об отце не замарать. Чтоб вы трудились хорошо, учились, он хотел, чтоб вы учились…»
Это была тяжелая утрата для нас. Отца я очень любил. И всю жизнь мысль в голове пронес: «А что подумает отец? Что скажет отец?». Это меня от недостойных поступков всегда удерживало, от соблазнов всяких.
Хотел быть, как отец, достойным человеком. Помню, когда мне в 43 м дали пару лошадей, я так радовался, что буду на них работать, как отец. Всегда хотел быть на него похожим.
Слушай, а как жить то нам хотелось! Тогда у нас поселок был зажиточный, хлеба в достатке. Отец с мужиками ездил в Салаир продавать мясо, он купил граммофон и гитару, Дерендяевы купили гармошку, Куркины — велосипед, Кликов — скрипку. Знал то всего две-три песни, их и играл. А отец заведет граммофон, выставит в окошко, соберется народ, все поют-пляшут. Тогда чуть ли не половина села накупила музыкальных инструментов, видать, хотели, чтобы их дети выучились, хоть тогда уже мужики чувствовали войну — стреляли, по пластунски ползали, готовились к военным действиям.
ТЫ, ВИТЯ, ВЗРОСЛЫЙ
— Когда отца забрали, нас осталось пятеро: я, мать, старший брат Володя, сестра Нина и младший Алексей. Мне тогда было 9 лет. Мужиков в деревне не осталось почти — два старика только, дед Меркулов и дед Колесов, а остальные — женщины. И мужиков забрали прям в уборку. Рожь они еще помогли собрать, а пшеница осталась. А ее еще и молотить надо было.
Помню, у нас была кустарка, ее вращал трактор, который быстро сломался. Так привязали к крестовинам лошадей, и те крутили барабан, а женщины стряхивали солому. А мы, ребятишки, всю зиму молотили снопы цепами в сарае. Придем со школы и туда, выбивать зерно. Привлекали нас и на прополку свеклы, на мелкие сельхозработы. Я еще матери помогал с конями управляться, воду им носил, корм.
Осенью 42 го я пошел в 5-й класс в соседнее село, за 10 километров от нашего поселка. Но в феврале 43 го брата призвали в армию, на матери осталось целиком хозяйство, сын маленький, сестра моя, пришлось школу бросить.
В 43 году, когда бросил учиться, мне было 11 лет. Председатель вызвал и говорит: «Вот, Витя, ты уже взрослый, мы даем тебе лошадь, твоя главная обязанность — возить воду тракторам». Техника тогда была старая, ломалась постоянно, иногда по 10 бочек уходило на трактор, а в бочке по 30 ведер воды. Возил все лето.
Весной 44 го опять вызывает меня председатель и говорит: «Вот, Витя, даем тебе пару лошадей, Гнедко и Тигру, будешь на них работать теперь». Я, помню, тогда обрадовался, прибежал к матери, а она заплакала: «Дурак ты, это ж на паре лошадей придется, как мужику хорошему работать…»
Так я на них и работал до конца войны: грузил, разгружал, возил корма, зерно, горючее, пахал, сеял — в общем, все сельхозработы выполнял. С кормами проблема тогда была. Я, помню, ходил по поденкам, собирал сено, солому, чтобы зиму лошадей своих продержать. Но что делать, работать надо было. Тогда все работали, и в голову не приходило, что ничего за это не получаем. Я в 44 году заработал 700 трудодней. Их по норме выработки давали, а норму эту мы почти всегда перевыполняли. Так вот, мне за 700 трудодней дали мешок зерноотходов. Так мы его смололи на ручной мельнице и хлеб пекли.
Хотя, слава Богу, голода я большого не припомню. У нас был огород, картошки в достатке. Корова, теленок, подтелок, куры, свинья, несколько ульев — не голодали мы сильно. Хотя траву ели, что твоя скотина, — и саранки, и щавель, летом все подъедали на полях. Помню, внучкам своим дал попробовать, они не стали есть: преснятина, говорят, а мы ели, так вкусно казалось!
НЕЖЕНСКАЯ ДОЛЯ
— Какие были женщины, миленькая моя. Как они работали! Я с Марией Колесовой, помню, на молотилке снопы закидывал. А там полок 3 метра высотой. Хорошо, когда куча еще высокая, а когда убывает, так почти с самого низа надо кидать. Так она мне говорит: «Передохни, Витя, передохни». А сама с ног валится. А остановиться нельзя, молотилка работает без остановки, и все давай, давай… Привозили то ее всего на неделю, надо было успевать. Ни смен не было, ни выходных — работаешь, пока все не сделаешь.
А трактористки? Шура Лукашова, Мария Губарева. Ведь девчонки на тракторах работали, им по 20 лет всего было! А он не заводится, ломается постоянно. Так мы по несколько человек заводили его: навалимся с двух сторон на ручку и крутим-крутим.
Зерно в основном убирали вручную. Был у нас один комбайн, да и тот хромой — скосит 5 10 гектаров и сломается. Косили литовками. К ним прикрепляли крюки, чтобы скошенное в валок убирать. Следом шли женщины, снопы вязали, из снопов — скирды, а дальше — молотить.
Лошадей не хватало, как то председатель приказал использовать коров для пахоты. А коровы не приучены, такой рев подняли, ужас. Коровы мычат, дети плачут навзрыд. Пришлось отменить распоряжение. И все равно пахали ведь, как и чем могли. Тяжело женщинам пришлось, тяжело. Многие после войны болели, умерли рано, надорвались, бедные…
И все равно жить хотелось, как хотелось жить! Мы, дети, находили возможность для игр. Я на выдумки был горазд. Проделал в бочке, когда еще воду возил, две дырки под вожжи. Забирался туда, когда пустая была, и управлял подводой. А женщины удивлялись: как так, повозка сама по себе идет в нужную сторону. Я всем говорил, что у меня лошадь очень умная. Разоблачили потом меня, правда…
А как то на уборке комбайн сломался, меня отпустили с пустой телегой. Еду я мимо озера, вижу, ребятишки купаются. Я им говорю: «Прыгайте в мешки и сидите тихо». Привез мешки с детьми на ток, составил на землю и говорю потихоньку: «А теперь прыгайте». Женщины увидали, креститься начали, испугались. Тут дети повыскакивали наружу, и все рассмеялись, весело стало.
Хоть и тяжело приходилось, а все равно вспоминаешь светлые моменты. Работали мы на культстане допоздна. Стемнело. Начали думать, как домой идти по темноте. Я придумал: взял несколько палок, обмотал тряпками, намочил в керосине и зажег факел. Освещал им дорогу, и все пошли. Шли через поля: по обеим сторонам рожь высокая расступается, в воздухе после дождя такой запах свежий, небо разъяснилось, звезды, красота… Долго потом еще вспоминали, как шли той ночью под свет факела, долго…
ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ
— В мае 45 го, числа 10 го, наверное, приехал нарочный из района сообщить, что войне конец. Председатель меня отправил в поля за людьми. Я привез их оттуда к сельсовету, председатель Петр Кликов выступил, сказал, что война кончилась. Все обрадовались, конечно, поплакали — кто от радости, кто от того, что вспомнил о погибших. У нас из 34 мужиков вернулись 14, и то все раненые. Брат мой, например, был ранен под Днепром тяжело и комиссован. Дядья Борис Смирнов и Александр Куркин погибли в сражениях под Ленинградом оба, еще один пропал без вести. Отец погиб в начале войны. По всем семьям война прошла кровавой полосой.
Уже зимой 46 года пришло распоряжение из района наградить наиболее отличившихся участников трудового фронта, двух женщин и одного подростка. К награде этой решили в правлении представить Марию Колесову, Прасковью Куркину и меня, Витю Смирнова.
После посевной нас повезли на слет передовиков. Он был организован на берегу Чумыша, там палатки стояли, целый лагерь. Тогда нам и вручили медали в торжественной, как говорится, обстановке. Тогда я первый раз увидел театральную постановку, актеры приезжали нас поздравлять. Ну а потом уж в 47 году от колхоза меня отправили в тальменское ФЗО (фабрично-заводское обучение, — прим. авт.), там взяли на электрика, я отучился полгода и так всю жизнь проработал электриком…
СВЕТЛЫЙ ЧЕЛОВЕК
Похоже, профессия электрика сама выбрала Виктора Никитовича, и неслучайно. После окончания курсов он до армии почти 4 года в составе бригад принимал участие в электрификации районов края — Тальменского, Новоалтайского, Заринского, Родинского. Строили плотины, небольшие электростанции, монтировали дизельные установки — в общем, «несли свет» в тогда еще темные уголки края.
В военкомате Виктора Смирнова направили в Военно-морские силы. 4 года он отслужил на китайской земле, из них полгода работал инструктором — учил братский народ обращаться с радиоустановками. Затем еще год Виктор отслужил в должности старшины на острове Русский, где создавался тогда разведотряд особого назначения, морской спецназ.
Демобилизовавшись, Виктор Никитович устроился электриком в создававшийся тогда совхоз «Пригородный» (сегодня «Учхоз «Пригородный»). Вместе с другими первоцелинниками они создавали аграрный гигант с нуля. Будучи секретарем комсомольской ячейки, Виктор организовал вечернюю школу при силикатном заводе, сам посещал занятия. Затем поступил в барнаульский политехнический институт, а на 4-й курс перевелся в новосибирский политех. После окончания вуза Виктора Смирнова назначили главным энергетиком предприятия. Тогда в ведении совхоза находились котельные, электростанции и инфраструктура, полным ходом шло строительство объектов.
После выхода на пенсию Виктор Смирнов еще 11 лет был председателем садоводства, организовывал работу товарищества. В 75 оставил дела, так как тяжело болела жена. Многие годы Виктор Никитович бережно собирает факты о военной истории своих родственников. Он установил точное место гибели отца, в 2011 году ездил под Ржев, в село Тархово, чтобы установить на памятнике погибшим воинам табличку с именем Никиты Егоровича.
В доме у ветерана много альбомов, есть отдельный, с фотографиями воевавших родственников. Есть и такой, который полностью посвящен отцу: здесь собраны письма в архивы и музеи, ответы оттуда, единственная сохранившаяся телеграмма от отца с фронта, похоронка, пришедшая в мае 42 го. Есть здесь и тщательно нарисованная ветераном карта, отражающая путь алтайской 380-й дивизии, точнее, 380-й стрелковой Орловской Краснознаменной ордена Суворова-Кутузова дивизии, которая начала свой боевой путь под Славгородом и закончила в германском Штеттине.
Каждый год Виктор Никитович надевает свой военный китель и отправляется на парад Победы. Третий год подряд он вместе с внучкой понесет фотографии погибших родственников в рядах «Бессмертного полка». Собранные материалы Виктор Никитович планирует передать в музей Заринска, чтобы жители района знали и помнили, как храбро и отважно сражались в те далекие годы их земляки за право своих потомков жить достойно.
Елена НЕСТЕРЕНКО
г. Барнаул
